Ольга, королева русов - Страница 27

Для того чтобы никто посторонний не узнал о том, что произошло между старыми приятелями, необходимо было как можно дальше отплыть по течению. Миновать не только границы усадьбы великой княгини, но и глаза любопытных. Всех, кто бы они ни были. В случай, который произошел, не мог и не должен был вторгнуться посторонний. И поэтому раненый тихо, без всплесков плыл по течению, полускрытый утренними серебристыми волнами.

Ярыш дважды спасал ему жизнь, об этом сейчас вспоминал Охрид. Однажды прикрыл своим щитом в битве, забыв о том, что открывает собственную грудь сверкающим мечам. А второй раз – и об этом старый дружинник вспоминал с особой теплотой – Ярыш оставил строй и погнал коня за ним. А его, Охрида, уже тащил на аркане печенег, и сам Охрид уже прощался с жизнью. Но Ярыш, запалив коня, догнал-таки печенега, заставил его защищаться, бросив аркан, и, пока Охрид освобождался от пропотевшей петли, сразил кочевника точным выпадом меча. Такое не забывается. Такое никогда не забывается дружинным братством, и Охрид сейчас думал только об этом.

Прекрасно время, когда мы молоды. Только молодости свойственны дружба без расчета, любовь без оглядки и – помощь другу с риском для собственной жизни. А потом мы стареем, обзаводимся женами и детьми, и что-то ломается в нашей натуре. Мы становимся уже не «Я», а «Я и Жена», и все прежние отношения меняют свои очертания, как льдина в половодье. И тогда все чистое, все яркое, все… Все детское в душе твоей постепенно отмирает и покрывается коростой расчетливости. Но где есть счет, там нет дружбы…

За этими думами Охрид совсем не взял в соображение, что вода – теплая и что она – течет. Текла теплая вода, вымывая из него кровь, а он думал совсем о другом. О благородной юности, никогда не прикидывающей, что выгодно сейчас, сегодня, а что – невыгодно. Что нужно сделать ради долга дружбы, а что – не делать ради долга перед семьей…

Пока не почувствовал, что ноги наливаются свинцом, тянут его на дно, а сил… Сил больше нет. Никаких. Но он все же собрал остаток этих сил. Жалкий остаток того упорства, которое было растрачено в молодости. Стиснув зубы, обливаясь потом в воде, заставил себя кое-как перебирать ногами, чтобы не утянуло на дно, чтобы хватило воздуха продержаться считанные сажени до земной тверди.

Он ощутил под ногами илистое дно, успел подумать, что и твердь в старости превращается в кисель, что сил уже нет и неоткуда их взять, но как-то сумел заставить себя сделать еще два-три шага в вязком киселе илистого грунта, уплывающего сознания и полного бессилия.

И упал на берегу, руками и грудью ощутил, что это – берег, и потерял сознание от чудовищного перенапряжения…

Таким неподвижным и нашла его молодка, с первой утренней зарею вышедшая с ведрами к Днепру. Бросила ведра, полностью вытащила из воды, перевернула…

– Отец!..

И Охрид будто расслышал ее испуганный крик. С трудом приподнял вязкие веки, прохрипел:

– Родимка. Доченька. Доплыл… – И вновь потерял сознание.

Глава пятая

1

Великий князь Игорь вдруг оставил Свенельда в покое. Новый фаворит, сверкающий бронзовой, намазанной переваренным деревянным маслом атлетической фигурой, занимал теперь все его время и все его мысли. Игорь переживал нечто мучительно восторженное, сравнимое только с медовым свадебным месяцем, и все прочие дела сами собой начали решаться на задворках его личного дворца, в который, как шепотом передавали, никогда не ступала нога женщины.

Это было время Кисана. Он не отдавал повелений, он давал советы думцам, боярам, воеводам. Тихим голосом, не глядя в глаза, и все тотчас же принимали эти советы как повеления самого князя.

Исключением был Свенельд. Кисан никогда не рисковал давать ему советы. Даже не глядя в глаза.

Нечто подобное с великим князем порою случалось, и Свенельд прекрасно понимал, что вскоре, насытившись, Игорь вернется к древлянским делам. Не столько, впрочем, древлянским, сколько к Гремячему броду, куда и пошлет соперничающую с его дружиной дружину воеводы, заранее предупредив сильных, дружных и своенравных лесных славян. И тогда не миновать ему и его воинам ни неожиданных ударов в спину, ни засад, ни внезапных ночных нападений. Свенельд был весьма опытным полководцем, помнил последний разговор с великим князем слово в слово и сейчас решал, как проще всего следует выходить из создавшегося, очень опасного положения.

Роту молчания Игорь с него не взял, а если бы даже и взял, Свенельд все равно нашел бы способ, как посоветоваться с осторожным, неторопливым и преданным лично ему боярином Берсенем. Не просто родственником, но и побратимом, что было куда важнее любого родства.

Трудность заключалась в том, что князь Игорь еще в прошлом году забрал Берсеня в Киев, под свою руку. Назначил его думцем, пожаловал ему боярство, всячески его привечал, и Свенельд давно раскусил этот дальновидный княжеский ход. Забирая Берсеня под свою руку, Игорь существенно ослаблял позиции своего первого воеводы.

Были три друга детства, связанных общей, вполне детской, но и по-детски вполне искренней клятвой. Одного из них – самого прозорливого и самого осторожного – князь Игорь взял к себе. Второй – предан до смертного часа, исполнит любую просьбу, не говоря уже о повелении, отважен, дерзок, опытен, но – не советчик. Не советчик Ярыш – исполнитель. Безусловно, в напряженной и бесконечной борьбе на верхах без верного исполнителя не обойдешься. Но прежде чем что-то исполнять, надо решить, что именно надлежит исполнить, когда, как, где и чьими руками. А для этого нужен советник, умеющий взвешивать конский волос сомнения на весах размышлений.