Ольга, королева русов - Страница 44

4

Великий князь Игорь изволил навестить супругу, великую княгиню Ольгу, ночью. Впрочем, Ольга предполагала и такой оборот. Игорь был склонен к оглушительной демонстрации своей силы, поскольку не ощущал ее в душе. И летели всадники в черных, расшитых по подолу золотом рубахах, гикая и стуча мечами о щиты, и редкие прохожие поспешно сторонились, норовя нырнуть в любую щель, только бы подальше от этих молодцов. Подобная потеха ласкала уязвленное княжеское самолюбие, а медоречивые бояре и приближенные ахали и всплескивали руками:

– Тебя боятся, как никого еще не боялись. Ничто не устоит перед тобою, великий князь!

Боялись не князя Игоря, а нечеловеческой жестокости его пыточных клетей. Правда, и сам великий князь порою любил посмотреть, как пытают, и послушать, как вопят от боли, призывая смерть. Таковы были обычные развлечения того времени, небогатого развлечениями иными.

Впрочем, это не совсем точно. Многие девушки и юноши из дворцовой челяди шепотом рассказывали, что вытворяют скоморохи, которые приходят из непокорной земли вятичей. Повеселив народ в отдаленных деревнях, они тут же и скрывались среди своих болот.

– Они великого князя в женской одежде показывают! – тихохонько, в кулачок хихикали девушки.

За такое порушение княжеского достоинства полагалась мучительная смерть в пыточных клетях. Только пойди разыщи этих скоморохов в земле вятичей…

Поначалу Ольге было крайне неприятно слышать подобные разговоры, и она строго пресекала их. А потом… Потом наступило некое раздраженное равнодушие, и она уже не повелевала челяди молчать. И в конце концов само это равнодушие приобрело не раздраженный, а злой и немного даже торжествующий, что ли, оттенок. Великие киевские князья никогда не садились на кобыл, видя в этом бесчестие, а сына Рюрика прилюдно показывали в женском платье…

Так что Ольга нисколько не удивилась, когда ее супруг заявился среди ночи с оравой всадников. Она вообще не думала об этом после разговора на языке ромеев. Бесстрашная откровенность Асмуса не просто поразила ее – она стала первым знаком крушения Игоря.

Ольга была истинной дочерью конунга, а потому знала, на что опирается власть. Да, на меч, да, на страх, да, на почти священный трепет простолюдина пред сиянием и непогрешимостью этой власти. Но все это лишь внешние стены глухого, таинственного, полного слухов и домыслов замка власти. Власть владыки опирается на преданность ближайшего окружения, а уж куплена эта преданность дарами или детской дружбой – второстепенно. Важно одно: когда это окружение дает трещину, через которую начинают один за другим утекать вчерашние друзья, дни власти сочтены. Годхард был первым, но он в то же время был одним из самых верных сподвижников ее отца, конунга и великого князя Олега, прозванного Вещим. Асмус был вторым, но, как ни странно, оказался первым среди молодой поросли, давшей кучные побеги подле Игоря. И если бегут они, если Кисана сумел провести никому не известный полураб-полузаложник из Византии, значит, по великому князю Игорю, сыну Рюрика, уже зазвучал погребальный плач.

Именно после разговора с Асмусом Ольга пришла к твердому решению не говорить Игорю, что ждет ребенка. Вначале она много думала, когда и как объявить ему эту чрезвычайно важную новость. Здесь следовало угадать не только благоприятный момент, но и состояние мужа. Он мог быть зло напряженным, близким к истерике или блаженно расслабленным, и блаженная расслабленность как нельзя лучше способствовала приятным воспоминаниям, которых в их жизни было несравненно меньше, нежели воспоминаний, неприятных для обеих сторон. Необходимо было точно просчитать его состояние, ловко перевести разговор на некую таинственную ночь и сообщить о шевельнувшейся в ней жизни как результате этой таинственной ночи. Это было и нелегко, и глубоко противно всему ее существу, но положение супруги великого князя обязывало забывать о себе самой. И думать только о своем долге, все подчинять этому долгу и во имя его ничего не страшиться. Ни сплетен, ни пересудов, ни гнева самого князя Игоря.

Сегодня говорить о беременности было преждевременно и даже опасно. Будущий ребенок должен ощущаться не только ею, его матерью, но и другим человеком. Тем, чью руку она однажды положит на чрево свое, дабы убедился он в том, что наследник Великого Киевского княжения уже существует. Уже зреет, наливается силой, а завтра с помощью самого близкого человека – матери – станет оценивать, кто именно из бояр желал, а кто не желал его появления на свет.

После беседы на языке ромеев Ольга поняла, что совсем не так одинока на этом свете, как ей представлялось. Уж если ее будущность просчитал далекий от киевских слухов византиец, то свои, близкие, безразлично, русы или славяне, тем более должны вскоре прозреть и все понять.

Когда стемнело, она распорядилась, чтобы дом светился огнями от подклетей до чердачных помещений. Игорь должен был увидеть издалека этот сияющий огнями дом, почувствовать вечный праздник под его крышей. Сообразить наконец, что здесь не боятся ни его самого, ни его черных всадников. И зажгли светильники и жировики, факелы и лучины, и в каждом окне горел свет.

По повелению княгини челядь накрыла два стола. В пиршественной зале было накрыто для дружинников с отдельно стоящим столом для их командиров и приближенных Игоря. Ольга никогда не знала, кого именно он с собою притащит, но не сомневалась, что в эту ночь кого-то непременно захватит. Маета души, часто охватывающая его, заставляла великого князя искать людского скопища, и чем разнообразнее, шумнее и неожиданнее для княгини было это скопище людей случайных, то ли охранников, то ли собутыльников, тем свободнее, раскованнее, а проще сказать, наглее чувствовал себя ее супруг.